Помню, в один из вечеров, когда шла подготовка к постановке пьесы «Доктор Штокман», Охнянский провёл с нами беседу об этой вещи. Происходило это на его квартире, где жили, между прочим, я и тов. Ойунский.

Разъяснив ее содержание в разрезе взаимоотношения героев с народом и т.д., он вынул из кармана агентскую телеграмму и прочел ее сухое сообщение, что где-то под Петроградом, полиция накрыла собрание рабочей группы военно-промышленного Комитета. Для того, кто следил за событиями знал, что такое представляет из себя этот Комитет было ясно, что арест его рабочей группы имеет огромное значение. Охнянский в течение четверти часа произнес краткую зажигательную речь, смысл которой был таков, что приближаются великие события, слышны шаги истории, что мы подходим к революции, что надо вчитываться в телеграммы и уметь читать между срок, (кстати, тут я впервые узнал, что значит «читать между строк»).

Выступление это произвело на нас колоссальное впечатление; мы воспламенились и на следующий же день с жадностью, набросились на «Русское Слово», «Дни» и др. газеты, стараясь вчитываться между строк.

Прошло немного времени. Однажды утром (я жил с Ойунским на квартире, где жили тт. Охнянский и Андреевич), когда Ойунский уже ушёл в учительскую семинарию, а я почему-то задержался.

Помню, я собирал книги, тетрадки, также собираясь пойти на уроки. Вдруг перед окном промелькнула какая-то женская фигура, затем кто-то вбегает к Охнянскому и что-то ему говорит взволнованным голосом. Я прислушался: прошло с полминуты, слышу радостные возгласы, затем открывается дверь входит Охнянский – бледный, трясущийся и сразу же читает мне небольшую телеграмму, извещающую о революции. Она состояла из 5-10 строк; содержание ее примерно таково, что народ восстал, что войска на его стороне, царская семья арестована, царь в отставке, в Петрограде революция.

Охнянский тут же сказал, что настал великий исторический момент, что теперь надо действовать не покладая рук, просил меня размножить эту телеграмму в возможно большем количестве экземпляров, а затем разнести ее по школам и расклеить по заборам.

С таким чувством, словно от моей работы зависят судьбы революции, засел я за переписку телеграммы, сняв под копирку штук 10 копий, затем побежал в учительскую семинарию, реальное училище, отправив кого-то из товарищей в другие школы и говоря, что теперь не до занятий.

Придавая огромное значение расклейке телеграмм по городу, но воображая, что тут же будет полиция, что дело не обойдется без репрессий, я не рискнул расклеить ее против полицейского управления и расклеил несколько штук по Полковой улице, причем клеем служила слюна.

Затем пошел домой; тем временем уже происходили собрания ссыльных, заседали организации эсдеков и эсеров. Это был первый день революции в Якутске. Правда, еще накануне ссыльными были получены какие-то условные телеграммы, говорившие о чем-то, вроде чьих-то имянин или разрешения от беременности и ссыльные (во всяком случае с. д. группа) еще в ночь в описываемый день устраивала небольшое совещание.

Вечером меня пригласили на квартиру Губельмана. Там все было поставлено вверх дном. Мне и Ст. Аржакову дали поручения на красной материи написать два лозунга: «Да здравствует свобода» и «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Мы должны были не только написать эти слова, но затем найти древко и сделать два знамени, затем спрятав материю с лозунгами под пальто, а древко взяв в виде палок в руки пойти в дом Общественного собрания, войдя по задним дверям, где должен был состояться общенародный митинг.

Мы много волновались, исполняя данное нам поручение, тем более, все время приходило много людей, и для нас не было угла, где бы мы могли удобно расположиться для работы. Долго не смогли найти чего-либо подходящего для древка, пришлось взять метлу и выбросив веник, использовать ее для этой цели.

Шли мы к общественному собранию одновременно и с величайшей тревогой и гордостью, и, во всяком случае, полные решимости лучше умереть, чем выпустить из рук знамена. Вошли, согласно данной нам инструкции, по задним дверям.

Митинг был уже начат. Нас со знаменами в руках, поставили возле стола Президиума, в числе которого был приглашенный в качестве представителя якутов В.В. Никифоров, а также Г.И. Петровский, Н.Е.Олейников и др. Вскоре в зал, в полной форме, вошел полицмейстер Рубцов. В публике произошло замешательство, но потом кто-то крикнул: «полицейская крыса» и все двинулись на него. В это время вскочил на стол Президиума Охнянский и крикнул: «Граждане, не поддавайтесь полицейской провокации. Больше выдержки» …Зал успокоился. Рубцов ушел.

Вечером после митинга происходила или генеральная репетиция, или сама постановка пьесы «Д-р Штокман». Когда вышел тов. Ем. Ярославский, то он был одет не в обычный потрепанный костюм, но в довольно нарядный серый. Помню он говорил: когда в России идет революция, здесь выпускают постановления о запрещении сборищ и т.д., и призывал граждан не смущаться чиновников, а идти в ногу с революцией.

В эту же ночь после спектакля, как потом говорил тов. Охнянский они собрались ночью, обсудили ряд вопросов, наметили состав Военно-Революционного Комитета, план захвата власти и т.д. В ночь и утром вооружились, создав военную группу.
Затем с утра же начали осуществлять захват власти – посылали вооруженных и невооруженных представителей в Гор. Думу, в Обл. Управление и т.д.

А там пошли дни полные движения, волнений, энтузиазма, когда целыми днями шли митинги и один оратор сменял другого… Шли беспрерывные сообщения о победе революции в центре, в Сибири, и в Якутии.
Так рождалась Февральская революция в Якутии.


Газ. «Автономная Якутия», 11 марта 1928 г., № 61 (1632), с. 2.